Для жертвы преступника страдание является неизбежным и необходимым. Другое дело, что есть выбор между страданиями. Человек может так и оставаться на уровне обычного, убогого рабства и «тогда его страдание будет не глубже страдания запряженного в плуг мерина». Однако есть и более высокий уровень, уровень инициации, то есть ритуального посвящения через унижение и боль. А.Г. Дугин пишет: «Кто не довольствуется данностью, и стремится утвердить свое духовное достоинство, должен обратиться к особой области — к области инициации. Духовное достоинство не данность, но задание. Оно может быть исполнено, а может быть проявлено. Гарантий никаких. Сфера этого рискованного пути — инициация». Пройдя инициацию «посвященный располагается в центре бытия», он «бесстрастен, неподвижен, безразличен и холоден. Он горит иным огнем — огнем вечности». Такие образом, именно инициация делает человека холодным равнодушным, горящим «огнем вечности». Интересно, что здесь напрашивается явная отсылка к «вечному огню» ада, где «червь их не умирает и огонь не угасает». Однако в концепции А.Г. Дугина ад и есть центр бытия, поэтому ничего удивительно, что именно туда попадают посвященные.
Но чтобы приблизиться к этому «центру бытия» нужно прочувствовать его для начала в некотором садомазохистском ритуале. «Первая стадия инициации — праздник боли. – пишет А.Г. Дугин - Поиск унижения и мучительных ситуаций, нагнетание страдания и тяжести. Вся данность в человеке должна быть подвергнута сознательному abuse. В некотором смысле, это сопоставимо с радикальным опытом предельного мазохизма. Сломать надо «эго». Центр человеческой данности, ось «страдательного» бытия. …Масонство сохранило элементы этого инициатического учения: посвящаемого вводят в ложу сознательно в растерзанном виде, вызывающем чувство стыда, унижения, самоотвращения. В архаическим ритуалах инициация сопрягается с нанесением телесных повреждений разной степени тяжести — вплоть до искалечивания. В некоторых традициях особо высокое посвящение требует отрубания жизненно важного органа — полового члена, руки или ноги. Часто наносят характерные шрамы, порезы, выбивают зубы и т.д».
Наконец, высшей стадией развития оккультно-сакральной диалектики жертвы и жреца, господина и раба, преступника и жертвы становится каннибализм. «Каннибализм не просто сакральность, а сакральность вдвойне – отсюда его инициатический смысл» - утверждает А.Г. Дугин. В этом акте, человек-раб свидетельствует о своей животной, звериной, объектной сущности. Однако священный зверь может сам быть инициатором в отношении непосвященного человека. Развивая эту мысль, Дугин заявляет о том, что существует некий «известный сюжет мифов и сказок, когда люди отрезают часть своего тела и дают другим – иногда волшебным зверям. В случае со зверьми – это типичная игра ролей – обычно люди едят зверей, а тут звери людей. В каннибализме люди и звери сравниваются». В христианском богословии зверь – это символ дьявола, соответственно сравнение господина (каннибала) и зверя делает его подобным сатане, то есть как раз погружает на более глубокий уровень бытия. Но есть и другое сравнение: раб подобен скоту бессловесному и в этом смысле пожираемый сравнивается со свиньей.
А.Г. Дугин пишет: «Человечина - по описанию – сладка и похожа на свинину, только мягче. Эквивалент человек = свинья обыгрывается в Традиции многократно и многомерно». По каким описаниям А.Г. Дугин так хорошо знает о сладости человеческого мяса, вопрос открытый, а вот «Традиция» в понимании А.Г. Дугина это и есть квинтэссенция мудрости, поэтому его приравнивание пожираемого человека к свинье как бы снисходит от священного откровения. Далее, однако, к свинье приравнивается именно женщина, правда, опять же с опорой на «историю»